Конкурс поэтов-неэмигрантов «Неоставленная страна»

Номинация «Неоставленная страна»

У калитки

Постоим тихонько у калитки,

за которой вёрсты пустоты.

Сонный крестовик на тонкой нитке

в паутину кутает кусты.

Низко над землёй летает ворон,

высоко – гнездятся облака.

Жизнь – река, вдоль берега которой

ходит смерть в обличье рыбака.

Ветер вымер, высохший орешник

комарьём и мошками отпет.

Будет час, когда сорняк нездешний

через мглу проклюнется на свет,

заплетёт окрестные долины.

И растают в памяти людской

этот хутор с песней тополиной,

вечным бездорожьем и тоской,

кладбище, часовенка и пашни,

пасека у старого пруда.

Постоим, покуда день вчерашний

будет плыть над нами в никуда.

Мне жалко город

Мне жалко город многоликий,

который рвётся за ограду.

В нём чад пороков и религий

смешался с гарью автострады.

Он, утомлённый суматохой,

облаян уличными псами,

обласкан песней выпивохи

с посоловелыми глазами.

Он театрален по субботам,

и любит запах огуречный.

Отборным матом – слёзной одой

он говорит на всех наречьях.

Я узнаю его повсюду:

в дождях июля, в снежном марте,

в такси, что едет по маршруту,

но не отыщется на карте,

в колючем взгляде продавщицы,

которой мелочь недодали.

Он искушением искрится

на лицах жителей и зданий.

Я в нём нечаянно осталась:

ветлой на липовой аллее.

Мне жаль… Но он плевал на жалость,

поскольку сильных не жалеют.

Мы повстречались в N-ске

Мы повстречались в N-ске, где мир отчаян,

где каждый первый жаждет в Москву отчалить,

но до неё пара тысяч холодных вёрст.

Ветер кусал нам щёки, царапал руки,

лез под пальто и тыкался мордой в угги,

выл, словно псина, и всюду совал свой нос.

Были дома расписаны, как шкатулки,

тропы вели в пустынные переулки,

плакало небо и скупо цедило свет.

Ты говорил, что наши следы сотрутся,

нас не отыщет время, поскольку улиц,

да и, пожалуй, N-ска на картах нет.

Чтобы взлететь, а после упасть и сбрендить,

мы согревали зиму палёным бренди,

вязли в офлайне, привычно забыв про сеть.

Мы не боялись взглядов и пересудов

местных святых, в которых не спят иуды,

тех, что любили из окон на нас глазеть.

Это казалось странным, пустым, и только.

Нас прошивало нитью калёной, тонкой.

Ты говорил, что прорвёмся, но не сейчас.

Пеплом стелился «Винстон», сходились тучи.

Шли второпях часы, и на всякий случай

мы целовались неистово… про запас.