Конкурс поэтов-неэмигрантов

Номинация "Неоставленная страна"

*  *  * 

Двор, где гербарием стали клёны,

дом, где шаги стучат, –

здесь под скрипенье тахты зелёной 

был я на свет зачат.

По воплощеньи в комок ребёнка,

бурым пупком клеймён,

бодрой струей расписался звонко

на простыне времён.

В этом дворе, где шумел, бывало,

дождь и набег ветров,

я напридумывал игр немало,

и намечтал миров.

Муж умудрённый, что знал шаманство

детства, ступая в след

пыльных пращуров сквозь пространство

самых счастливых лет,

не возвращайся туда, где прожил

царствуя и любя,

ибо всё это примерно то же,

что не узнать себя.

Стены, дороги, заборы, реки

те же, но грустно всё ж,

что изменился ты и навеки

в прошлую жизнь не вхож.

Пусть чем взрослее, тем больше фальши,

но для себя ясней:

стебель тела загнётся раньше

детских твоих корней.

* * *

За шуршание листьев, иссохших дотла,

чьи останки природа прессует,

за душевную брань из людского котла,

помянувшую мать мою всуе,

за роскошную грязь и ликующий дождь,

что чреваты позывами злости,

за недолгую зелень и вечную дрожь

голых веток на зимнем погосте

я отдам веер пальмы на жарком песке,

пену моря, что шепчет зовуще,

и уютный сезон с головой налегке

с летним видом на райские кущи

и ещё - непонятно-гнусавую смесь,

на которой молчат оскорбленья 

о насущных несчастьях, и край этот весь,

где под солнцем скольжу словно тень я.

Ибо грусть прописала иная страна

белокожих родных папуасов,

что на огненных водах растит семена

поколений и верует в мясо.

Мир степных инвалидов, откормленных звёзд,

скользких пандусов, цепкого понта,

что покрыл нищеты волочащийся хвост

душной химией евроремонта.

Ты рождён здесь судьбой, и отдать приготовь

всё чужое, пусть это сурово,

и останется просто – одна лишь любовь,

постороннее сладкое слово.

* * *

Чувство родины зреет, но там лишь, где родины нет,

где проветренным утром встречая дежурный рассвет,

упирается взгляд, вместо яблонь, снегов и синиц,

в обожжённую пальму и ваксу торгующих лиц.

Тесный пояс планеты с названием брендовым "юг",

ах, как здесь по-другому и дышат и смотрят вокруг,

где столбы минаретов и поезд верблюдов в пути,

и пророк заповедал молиться, плодить и пасти.

Видя стильное море, несущее хохот волны

сквозь купальщиков бронзовых из параллельной страны,

подперчёной экзотики блюдо вкушая, ты сам

беззаботный сезон затвердишь по наручным часам.

Средь акаций и зноя, соблазнительных снов и плодов,

загорающих тел всех оттенков, имён и родов,

ощутишь ностальгии позыв и загнёшься в тоске

по прохладным борщам и покрывшейся льдами реке.

Пусть залётный младенец потомственной родины так

хочет выйти на свет в виде гимна под реющий флаг,

возлюби же её и на память другим сохрани,

даже если она и толпе безымянной сродни.

Почему Юлий Цезарь, похерив походный экстрим,

позабыл Клеопатру с камасутрой и двинулся в Рим

и от казни Сократ не укрылся за тридевять вод,

и прохвост Одиссей не вручил Пенелопе развод?

Значит, что-то, но есть посильнее солдатских сапог,

вожделенья и смерти, рекламы свобод и дорог.

Нищей родины зов, достающей и в сытом тепле, -

этой самой абстрактной из всех величин на земле.