Конкурс поэтов-неэмигрантов «Неоставленная страна»

Номинация «НЕОСТАВЛЕННАЯ СТРАНА»

* * *

Джо Дассен в подземном переходе.

В полушубке на снегу Вивальди.

Мусоргский ночует у ларька.

Зёрна звука при честном народе

расцветают на асфальте,

спрыгнув со смычка.

Сердце стынет, пальцы коченеют.

Бесталанность родненькая снова

под руку берёт наедине.

Бездна Волги сквозь огни чернее

хмурой ямы оркестровой

с гибелью на дне.

Для чего ты создан, человече?

Дни свои каким зерном наполнить?

Что в себе ты должен угадать?

В рот набрал воды ноябрьский вечер,

и муаровые волны

музыке подстать.

                        ПАХОМ

Из любви, льда и нефти сотканная река,

обожжённая мартовским солнцем.

Не то ветер поёт в полом небе,

грай вороний несётся с трибуны леска,

не то разбойник осатанелый,

забрав стыни в грудь, свищет через века, -

и под гул проводов хриплый гимн отзовётся

от Анадыря до Геленджика.

- "Эй, Пахом! На рыбалку пойдём..." -

И Микула с Ильёй выдыхают простуженный мат

вдоль оград из засохшей полыни.

Тёмен лёд, и следы выступают на нём

цепью клякс на пунктире извилистых линий

жизни. Где подошвы содвинешь,

под кирзой начинается шепоток. А потом

воронок да молчок - пока над

дальней церковью и ковшом полыньи не

прольётся опрокинутый в небо набат.

- "Что, Иваныч, нехай?" - "Ишь, клюёт..." -

А вокруг начинает трещать и

расползаться лоскутьями - роба ли? платье?

Вместе с дохами, буром, наловленной рыбой,

паром, перистой дымкой, готовой стать дыбом

льдиной - ковчег? или плот? -

безразличных берёт в оборот.

А те хмурятся на внезапном параде

изб, коряг и обрывов,

ищут место, где толще, и веруют, что пронесёт.

Лёд хранит их, случайно живых,

сытых спиртом, укрытых под шапками сосен

в жестком волчьем зрачке.

Талым снегом засеяны скулы придорожных откосов,

рёбра шпал, веток стык, сгиб шлагбаума вдалеке,

высоковольтные мачты-кости...

То-то в небо шагнуть налегке!

И усмешка решает ямщицкий, раскольничий стих -

что кроссворд из проклятых вопросов,

так и не ответив на них.

На газетном листе – некролог, да елей

крепко налит и в сплетни закован.

– Утонули? спаслись? – Не забыть бы, какого

дня и месяца? На каком из бумажных полей

в эту землю врасти незаконно,

оглянуться с утра на прокуренный дом

ста звонков и знакомых...

Всё – пурга. И за ней

тот же голос зовёт: "Эй, Пахом!

На рыбалку пойдём..."

            * * *

Осень в сердце свила гнездо

и уже не слушает утешений

от реки с облаками, не то

гонит перистых в шею.

Листопад обернулся плащом ли, плащ

распахнулся во всю аллею?

Больше воздуха в грудь. Не плачь

там, где клён от стыда алеет.

Больше призрачной веры! Пусть

всё гниёт, скукоживается, глохнет,

до корней промерзает горящий куст,

смертный пот застилает окна.

Больше сложности – на людском пиру,

простоты – у осени в средоточье.

На троих две липы с собой берут

в плаванье за истиной полуночной.

Нет у жизни отклика, ни перста

в небесах. Но на скорлупке судна

мачты тем возвышеннее, когда

безответны. Вдвойне – абсурдны.