Конкурс поэтов-неэмигрантов «Неоставленная страна»

Номинация «Неоставленная страна» 

***

Из важного, пожалуй, только сны,

Бесплатная площадка синефильства,

Глазам открытым не хватает тьмы,

Зима бела, а в ней белы и мы,

И, спрятавшись за занавес чернильный,

Мы наблюдаем слякоть бытия

И слушаем, как чавкает земля,

Ощупываем тело января

Так, будто в морге стылый труп вскрываем,

Не ждем весны, но хнычем по теплу,

Снег говорит «я завтра же умру»,

Житье ему вообще не по нутру,

А тут как будто есть достойный повод,

Страна болит, бомж на углу бубнит,

Что нет прочней могилы, чем гранит

Бесчеловечности, бессовестности, бес…

Нас крутит и подножки подставляет,

И время поворачивает вспять,

Чтобы тебя, меня, нас всех обнять,

Но мысль о плюс шестнадцати и старше,

Снежинки на плацу в прощальном марше –

Все намекает: пленочке конец,

Прощай, январь-мертвец и снег-юнец,

Пора вставать и греться черным чаем,

С лица зимы сырую воду пить.

Украинский витраж

Мы заходим в соборы, костелы, кирхи, леса

В тишине пулевой про себя прочитать «Отче наш»,

Там, где у крестовины сходятся глаз полюса,

На закатной корме полыхающий виден витраж.

Вот любовь. Она пляшет цыганочку на площадях,

Собирая в потертую шляпу по пяточку,

На нее, как на девку с проказой, нынче глядят,

Между пальцев зажав то ли бритву, то ли чеку.

Вот страна. Она помнит Чернобыль и голодомор,

Бабий Яр, диссидентов, красной звезды огонек,

Над синюшными шеями гордо нависший топор

И огромную очередь в вечно закрытый ларек.

Вот свобода. Она в окровавленном платье несет

Чью-то дочку, забытую снайпером у баррикад,

Где рождается, стонет, и хнычет, и дохнет народ,

Выбирая свой праведный честный удушливый ад.

Вот надежда. Приданого в доме целый сундук,

Только прочь женихов, что ни день, уводит война.

Будто Будда христианский, взмахами тысячи рук

Она крестит их в спины, не зная по именам.

Вот волчонок. Он зайку приехал от волка спасать.

Там, где родина воет, порода не помнит родства.

А зверье лишь ушами разводит, мол, чудеса,

Слишком короток шаг от уродства до естества.

Вот мы горсткой в ладонях у Бога нагими лежим,

В своих кукольных тельцах пряча большие слова,

А тем временем маленький кто-то в беззвучный режим

Переводит нас, в шуме эпохи слышных едва.

Вот и голос садится, и сердце садится, и век

Розовеет припухлость, и шпили коленей дрожат,

Солнце падает за борт, бумажный рвется ковчег,

И душа выпадает с девятого этажа.

Одному беженцу

Ты говоришь «нас здесь никто не любит,

мы что-то сродни жидам в русской глухой стерне».

Косточки липнут, жмутся друг к другу на блюде,

Мы прогрызаем дырку в бублике. На войне

каждый — немного солдат и немного сволочь,

каждый парад — немного и гей-парад,

Ад марширует в рай, рай пьет в кафе «Кока-колу»,

Что до чистилища — там жуют виноград.

Впрочем —гнилой базар, в наши скуластые степи

Редко завозят бочки заморских вин,

Уголь с чайком на завтрак, уголь в воде и хлебе,

Уголь в церкви и в хате, уголь непобедим.

Скалятся на образа толстые скифские бабы,

Ветер играет в прятки со смехом, считая до ста,

Угольных жгут рабов угольные сатрапы,

Стоит ли утверждать, что эта смерть чиста.

В узком дуле зрачка сходятся всех дороги,

Выжженные богами, заезженные людьми,

Петр нам машет рукой из проруби где-то в Европе,

Мы отзываемся криком лисьим из западни

Плоского времени и наносим на плоскость

Точку, в которой мы никуда не бежим,

В тусклом сверкании пяток кровавые слепнут вопросы,

Я говорю «и там нас никто не любил».