Когда притихли ветра-лгуны –

Неотвратимой зимы отрыжки,

Повис латунный кружок Луны,

Вырезанный из консервной крышки…

Горит – на френче неба – медаль

За доблесть осени, посягнувшей

Открыть в России такую даль,

Что – умер звук за рекой уснувшей…

Преграду стёкол пройдя в тиши,

Свет стал во тьме, глухой и сторожкой,

Гипнотизёром глаз и души –

Размытой с краю лунной дорожкой…

Казалось: от меня пролегла

До тёмной воды картин Куинджи

Дорожка эта…

Мир скрыла мгла,

Где: Днепр, Тигр, Евфрат, Ганг, Инд – жив…

А цвет ползущей вправо Луны

Похож был странно – печаль истока –

На кожу женщин, из пелены

Веков являющихся с Востока…

…Лаская, гладить бёдра и грудь;

Глазам миндалевым – грёзы пророчить…

Но: холод стёкл отрезвит: – Забудь!..

Рука отпрянет, как птица ночи.

…Ладони – к щекам; прищурив глаза,

Смотреть на Луну в мистическом трансе…

И – слышать женщин тех голоса,

И – видеть лица в ночном сеансе…

Отпустит душу квартиры клеть

Лететь на Восток от снегов чугунных;

О чём-то – несбывшемся – сожалеть;

Стихами о женщинах бредить лунных…

Лететь в Малайзию, в Сингапур,

Где заступ памяти вновь отроет

Алмаз… – пока рассветный гипюр

Латунь Луны поверх не покроет… 

* * *

                                           Тине ОТЧЕСКОЙ –

                                          стрежевскому художнику

Водомер идёт, как Иисус Христос, по воде.

Щука глушит малька на мелководье, в заливе.

Яблочный червь прогрызает ход в «белом наливе».

Каждому младенцу – по личной бы дать звезде.

Но Вифлеемская – исторически – будет одна;

Горит над миром две тысячи лет, не сгорая.

А мне отсюда уже видны отроги гор рая

И ад кромешный, и Стикс, не имеющий дна…

Жизнь – в небесах журавль, а смерть – синица в руке;

Один – улетит, а другая – со мной навеки…

Наплавит время свинец потерь мне на веки,

Измажет дёгтем густым и вываляет в муке…

А потом я пред Ним вдруг предстану, ничтожный франт,

И Он – следователь – решит вопрос в одиночку…

Но взгляд Его вцепится в стихотворную строчку,

И Он найдёт, возможно, угодный мне вариант…

Господь раньше срока не разомкнёт уста:

В ад? или в рай? – за семью печатями тайна…

Строка, черновик обуглившая, – не случайна.

Щука меняет зубы, а мышеловка – пуста.

Спешу создать, пока третьи не поют петухи,

Стихи, которые очаруют Его душу…

Пусть судьба поэта трясёт, как воришка – грушу,

Чем сильней трясёт, тем гениальней будут стихи.

…Жизнь коротка, как спичка спичкомбината «Гигант».

И пока мне не спроворили высшую меру,

Помолюсь, как Богу, идущему водомеру,

И зрачки мне прострелит закатного света квант…

* * *

Ветер пустил листву на распыл. Амен. И –

Любовь входит в сердце, а выходит боком…

Месяц – словно жёлтый язычок пламени

Свечки, поставленной по мне Богом.

Не за упокой, а за здравие свечка.

(Раны души врачует заботы пластырь…)

Поэт в миру – как заблудшая овечка:

На Парнас гонит его прутиком Пастырь…

Джомолунгмы выше сияющий Парнас.

Поэтам не впрок скудной жизни уроки…

Льстивые Музы вьют верёвки из нас,

Провоцируя на нетленные строки…

Отпусти, Создатель, грехи мои оптом –

Станет спокойней жить, станет легче творить…

Стихи о любви даются кровью и потом…

(Ты же любишь поэтов – о чём говорить?!)

И осени меня крестным знамением,

Чтобы стал я с твоей лёгкой верной руки

Хорошим поэтом, пусть и не гением, –

Графоманы удавятся, простят дураки…

Internet забит сайтами и чатами;

Сетевой поэзии блеск и нищета…

А стихи прошлых гениев – в века впечатаны;

Верю: моя лирика – будет ещё там…

Где в обход иду, а где иду напролом –

Судьба поощрит, бесхитростная, простая…

Поэт – «Мыслитель» роденовский; над столом

Замру, стихом о любви в вечность врастая…

…Без телепатии, без столоверчения

Голоса гениев слышу… Осенена

Троеперстьем душа, светла от свечения

Лермонтова, Цветаевой, Пастернака, Есенина…