Чжээ
ярко мое оперение
голос мой хриплый
чжээ чжээ
когда-то маньчжуров слушала
повторяла чжээ чжээ
горы мои маньчжурские медные
чжээ чжээ
ветров дребезжащих
луженных озерным оловом жесть
когда-то слушала бабкин идиш
шепотом повторяла
получалось плохо
когда-то слушала мамин плач
шепотом повторяла
хорошо получалось
когда-нибудь сын забудет
мой голос скрежещущий
чжээ чжээ
услышит сойку
вспомнит
мое
яркое оперение
глаз таежную влагу
из-под дрожащего века
капля
смолы
завещанная земля
1
сколько ни повторяй: « Москва, Москва»,
киснет во рту чурекская пахлава,
купленная на мор.вокзале,
хрустят на зубах изюм, песок,
здравствуй, последний город Владивосток.
чайки на пирсе затеяли свару, внахлест кричат,
будто десять маленьких татарчат,
злая, с мазутными зраками татарча,
вновь прибывающих с корабля встречай.
2
Какая разница, где приговоренному говорить
и где чужая речь обжигает глотку, обветривает лицо…
Вот и Владивосток - завещанный мне отцом,
бабкой, что ни бельмеса по-русски, кричала как выпь,
когда было больно, но больше молчала, и мне
молчала: «молчи, какая разница - где умирать».
а ты говори, говори,- повторяла мать,
будто проклятье слала в придачу к завещанной мне земле.
3
завещанная земля - суглинки, солончаки,
питает венозное русло моей речевой реки,
и пишет меня - уже на пожизненный срок
(без права амнистии) город Владивосток,
и, если молчанье сжимает спазмами грудь,
безъязыкая, голосом не своим говорю:
не потому ли, что мир груб-
гроб - не расправить плеч,
голос, как из-под земли глух,
и глинозем - речь?
не от того ль не язык - кость,
что разглядел Творец
в шкуре овечьей мою злость,
в стаде своих овец?
пастбища ль, кладбища - вкус трав
схож - молоко, кровь.
не для того ли, землей став,
я не сыщу слов,
коим росой по щекам течь
и не попасть в рот,
чтобы стучала моя речь
глухо о мир-гроб.
* * *
Когда
другой страны не знаешь,
свою
ваяешь - из того, что
Господь
послал... Возьмешь суглинок,
песок
на берегу реки -
как
куличей, домов налепишь,
по
крышам - голубей;
на
церкви
пристроишь
из пахучих шишек
в
слезах смолистых куполки.
Когда
другой страны не будет -
и
за творца, и за чурека
толчешь,
размешиваешь.
В
глину вдыхаешь маленькую жизнь
из
отголосков колыбельных,
снов
тополиных, слёз кукушки -
и
удивляешься, как в слепках
смех
оживает твой и плач,
когда
растрескавшимся горлом
нашептывает
репродуктор
о
камне, об огне, о плоти,
нафаршированной
свинцом.
И
бьются, сотрясая стены -
глухие
глиняные стены -
глухие
глиняные волны
другой
страны,
другой
земли.
| 
