Конкурс поэтов-неэмигрантов «Неоставленная страна»

Номинация «Неоставленная страна»

***

Никуда отсюда не уеду,

проросла корнями в тишину,

в долгую застольную беседу,

в зимнюю до срока седину,

вмёрзла, словно лодка в лёд поспешный,

в ртуть остановившейся воды,

и прибрежный спутанный орешник

надо мной звенит на все лады.

Ладно, ладно, есть места получше,

если по течению реки,

скольких там к обетованной суше

прибивало, видели таких.

А у нас метёт сегодня гуще,

не взирая на календари,

на ветвях осыпавшейся кущи

розовые зреют снегири,

ветер тут и холит, и лелеет,

пробирая нежностью насквозь,

ночь от ночи лепится белее,

лишь бы мне спокойнее спалось,

лишь бы за окном обледенелым

хоть одна маячила звезда,

и мело, мело во все пределы,

лишь бы мне не ехать никуда.

Папина яблоня

    Нестройность птичьего сопрано, воскресный благовест вдали, под сладкой тяжестью шафранной согнулись ветки до земли,  в коклюшках веток  -  паутина, и день плетется кое-как, стоит плетеная корзина, наполовину в яблоках…  В траве, в садовой бочке, всюду избыток  райский, собирай и веруй в яблочное чудо, в необычайный урожай.

    Вот эту яблоню за домом я помню дольше, чем себя.  Отец рассказывал знакомым, что к середине сентября  (не этого, но через годик уж точно) будет нам пирог, все дело в правильном уходе.  И он ухаживал, как мог:  поил, кормил, зимой холодной ствол мешковиной пеленал… Увы, она была бесплодной, как Авраамова жена.

    Сад пережил пожар, щитовок, набеги выросших детей и переделку в духе новых ландшафтно-парковых идей.  Творцы в порыве вдохновенья хотели яблоню срубить, но для густой прохладной тени оставили.  И птицы вить в ее ветвях привыкли гнезда,  а папа в солнечные дни любил сидеть в шезлонге пестром в ее спасительной тени.

    Тот год, когда мы проводили отца, был яблочно богат.  Под слоем золотистой пыли тонул в осеннем солнце сад, со стороны усадьбы старой трезвонили колокола, и яблоня библейской Саррой воспрянула и понесла – согнулись ветки под плодами, не в силах с ношей совладать, а в доме пахло пирогами, а в сердце стала благодать.

Прощание

Пока весь мир оплакивал Фиделя,

в московском морге женщину отпели,

закрыли гроб, цветы втолкнув под крышку,

и сын ее, совсем ещё мальчишка,

остался вдруг пронзительно один

на фоне удаляющихся спин.

И было страшно кинуться спонтанно,

обнять его - как будто он стеклянный,

как будто мог в чужих руках разбиться,

и люди выходили из больницы

и на ветру курили в кулаки.

Шел белый снег на чёрные платки.

Потом одни пошли до нужных станций,

другие словно медлили расстаться,

опять друг друга выпустить из вида,

пошли в грузинский ресторан "Колхида",

спросили хачапури и вина,

и залпом говорили, до пьяна.

А женщина, оставшись вдруг без дела,

рассеянно рукой стакан задела

(разбился, за столом сказали - к счастью),

подумала, что ей пора прощаться,

что здесь у них все будет хорошо,

а сын ещё до дома не дошёл.

А сын без шапки, в куртке нараспашку,

надел сегодня белую рубашку,

и белый снег не виден был на белом.

Вздохнула: только бы не заболел он,

в больнице говорили - всюду грипп.

Как тяжело проходят ноябри...