Конкурс поэтов-эмигрантов «Эмигрантский вектор»

Номинация «ТАМ»

Моя немая страна

Сижу винцо попиваю, слежу, как пляшет волна,

А где-то там остывает моя немая страна.

В ней  будет зима до мая, до века трудны времена,

И я уже  не понимаю, моя - не моя она.

Вскормила ты нас, я знаю, да вряд ли любила нас,

Но в сотый раз объясняю про эту пронзительность.

Когда говорят: мол, большая, нефтью-газом полна,

Сержусь: не соображаешь, какая там тишина,

Как короток праздник летний и что за полёт ей дан,

Которые запечатлеть мог один еврей Левитан.

Там ели - словно бы стрелы, а луг - изогнут как лук,

Куда бы там ни смотрел ты - знаешь, чьих дело рук.

Куда несёшься, родная, - кто-то когда-то спросил,

Не зная: она немая, и глаз у неё косил

То на восток на ханство, то до венеций-ницц,

То ли в любовь, то ли в хамство, то ли ввысь, то ли вниз.

Строит ей stairway to heaven в «Прада» архимандрит,

Род мой правда духовен - правда, и духовит.

Кроет очкастый слой он (какому гонец и я)

Исконно русским словом «интеллигенция».

Но хоть ты не смыслишь в гамме, хоть Кафку читал с Камю -

Все здесь смотрят волками и воют волками «у-у-у».

Пусть немая, но снова кляну и люблю страну,

За то, что в начале - слово: здесь казнят за строку.

Точно хранима Богом эта моя страна -

Чтобы хранилась долго, соли наддал сполна.

Скажи, как весь мир спасавши, с монголов не знав ярма,

Не перед кем не сломавшись, себя ломаешь сама?

С нежностью сексуальной урка, эксперт и мент

Новый начнут социальный над нею эксперимент.

И всё же она родная, к ней рифма одна - «одна».

Пусть новому негодяю вверяет себя страна,

Пусть есть попрекрасней краски, пускай комфорт не вполне,

Зато какие контрасты в этой моей стране!

Какая там тьма ночная и зимняя белизна…

С чистого начинает молча моя страна.

Номинация «ЗДЕСЬ»

* * *

Стоголосая сура сбивает мысль.

Хрипит минарет.

В том, что здесь я, есть хоть какой-то смысл?

Наверно, нет.

Нет и дома. Трётся Об ноги уличный

сытый кот:

«Где sweet home в Стамбуле? Где в Стамбуле

насыпят корм».

Остальное - иллюзия. Узы, вИны,

друзья, комфорт.

Что, не веришь котам? Вот идут дельфины

через Босфор -

между Тавром курсируя и Тавридой

туда-сюда,

где белее суда, обильней ставрида,

синей вода.

Слишком каменно здесь, слишком людно, тесно,

слишком орут -

не в раю, но отличное место, если

залезть в нору.

По весне перестань, хренов штирлиц,

пялиться ввысь,

перелётных там не ищи птиц -

давай, учись,

как в Фатихе с чётками мусульманин-

лесовичок,

докурив, об узорный комнинский камень

трёт бычок.

Он-то знает: что-то сберечь надеяться -

это вотще,

а уж хлам каких-то там византийцев -

так и вообще.

Потому что мы тут такие же захожане,

как и они;

о бессмертье париться перестань и

чайкУ глотни.

Полюбуйся Софией, Дворцовым мысом.

В том, что ты здесь,

может бЫть, всё же есть хоть какой-то смысл?

Наверно, есть.

Номинация «ЭМИГРАНТСКИЙ ВЕКТОР»

Стишок как я разбил и клеил горшок

«Разбитую чашку можно склеить, но звенеть она уже не будет» (народная мудрость)

Был звенящий горшок - лет, наверное, двести: глазурь, и узор, и округлый изгиб.  Моего деревенского лета примета и вообще - безмятежного детства. Папа только его и ещё где-то два-три предмета взял с собой, дом продав, навсегда уходя из станковской* избы.

Говорил мне, что этот горшок с довоенного времени помнил.  Да и я поражался, как бабка - поджара, легка - ловко прыг в чёрный погреб (в Станках говорили: в «подполье»), размешает сметанную плёнку -  и лилась из горшка по стаканам река молока.

Я решил увезти его - это не купишь за деньги. Кабы знать наперёд…  И ещё по бокам.  И назад. Я ж не думал, какие тончайшие стенки гончарили предки!  Я же кутал, сдавая в багаж! Идиот. Что ж в кабину-то было не взять?

В общем, сумку открыл - в ней  лежат, и скрипят, и глазурью сверкают осколки - их вид так в глазу и стоит. Я старинную  крынку по лени и глупости кокнул. И, себя проклиная, решил, по-станковски опять выражаясь, склеИть.

Тут ведь дело не в том, что осколки - всех форм и размеров, и что дыры (как в этом стишке), и что склеить трудней, чем разбить… Будь палата ума в котелке - если ладишь куски, не умея, встык последний не влезет - вот тоже как здесь, паразит.

Но я клеил куски, как мозаику, жал, конопатил, крошку сыпал и лачил, и ножичком клей подчищал… И просил, всё просил и просил: ты прости меня, сына безмозглого, папа. И себя утешал: ничего, он простит. Он, живой-то, ещё и не то мне прощал.

А потом убеждал, что от трещин почти и следа нет, с собой примирял и к себе я примеривал этот горшок. Не беда, что звенеть он не станет, - шептал - и что в печь не поставить. Он своё отзвенел,  отстоял уже - хватит.  Напоследок вот можно, к примеру, поставить цветок.

* Станки - родная деревня моего отца