***

Окрымлённая – окрылённая…

Полуостров – что полусон…

В теплой дымке сады зеленые…

Уходи, нелюбимый, вон,

город северный, осфинксованный –

освинцованный – и пустой.

На куски-дворцы расфасованный

пипл-хавальной красотой.

Изначально такой – построенный

под туриста. И на крови.

Не окно в Европу – пробоина,

дефлорация без любви…

Без обиды, брат-петербурженец, –

он прекрасен, твой город-бог.

Но спала я в нем, а разбужена

теплой пылью горных дорог.

Возвращение – как прощение.

Крым, и тишь моя, и кураж,

у тебя прошу разрешения

на чужих городов мираж,

на барочные, на порочные,

на дворцы и хибары их,

на разлуки с тобой бессрочные,

не тебе посвященный стих...

А пока пускай на лицо мое

сядет бабочка – вещий знак.

Опыльцована – окольцована –

с принцем-эльфом вступаю в брак.

Крым, возьмешь ли меня, неверную,

вилу-посестру блочных чащ?

Я беру тебя. Чую, верую:

ты единственный – настоящ.

Искрымсканность

Луна. Ее желтеющее ню –

в пиале моря долькою лимонной.

А скалы тоже впишутся в меню

огрызками засохшего батона.

Непоэтично? Только как еще

сказать о них, раскрошистых и черствых?

Пирушка дэвов. По усам течет,

а в рот не попадает море. Четки

сегодня звезды. Нижутся на сталь,

чтоб не упасть, гобсеки  исполненья

желаний. Чтоб никто и не мечтал,

и не мигнут. На светском отстраненье

от нас, плебеев. И не надо. Пьем

мы, и все это – только антуражем

для «на природе». В exotique живем

с рожденья. И она – одна и та же.

Одноэтажен мир. Чердак богам

достраивают те, кто заскучали.

Луна. Ее сияющее «там»

погнутой ложкой выловим из чая.

Царь Иудейский

Нет, здесь не в российскую душедверцу

побирушкой просится Украина…

Индоевропейское моё сердце,

праславянская его сердцевина.

Не живет в нем Бог, что Господь Всевышний –

тесен круг других, а вопрос квартирный

портит, ох, и портит… В одною с Вишну

коммуналке выжить – необратимо.

Обратить меня воскресенья властью?

Царь: живи один – это всем известно.

Но часы стучат Тебе: помни – (платишь!) –

Индоевропейское своё место.

Помни, как потомков златого Кия

Причастил Ты кровью – да не своею.

Бьются мне сердца их – они такие:

Разорвутся прежде, чем орабеют.

Те, кто выжил и покорился рабству –

пусть и Божью, держат себя за глотку

и сейчас… Загадочен наш характер,

вовсе  не загадочна наша водка.

Вот она: и тайна, тоска, две бездны –

Достоевский, что ж ты молчал об этом?

Аль еще истории неизвестны

были эти царственные секреты?

Что ж ты сильных гнешь самоодоленьем,

никогда не избранный наш Мессия?

Не был ты для русича откровеньем.

Царь, живи один. Отпусти Россию!