Георгий-воин.
Кличет
песня-тоска да над рекой, рекой –
То
Георгий едет, Георгий-воин.
Широка
земля, и где ни ступит конь –
Там
везде – приют, но нигде – покоя.
Не
драконий рёв из глубин лесов
Его
гонит в путь по вечерней зорьке –
Это
вечный зов, это вещий сон,
И нельзя
уснуть, и проснуться – горько.
Но из
шалости – вдруг рысцой на холм:
Под
рукой, рукой – только дали, дали…
И
всплакнёт – о ком? – помолчит – о ком? –
Этот
брошенный по Руси шаталец.
Вместо
шлема – Бог, обувь – стремена,
Вместо
сердца - Русь, вместо крыльев – конь.
И
неведом путь, и мудра весна.
Широка
земля. Умереть – легко.
Романс.
Я знаю –
в этот час, когда мои лакеи
Полуночный
нагар снимают со свечей,
За плечи
в соболях обняв ночную фею,
Ты к
«Яру» по Тверской летишь на лихаче.
Хохочут
фонари, пурга свистит и стонет,
Да
гикает лихач, да взвизгивает кнут.
В пучину
кутежа тебя уносят кони,
Но
только от тоски едва ли унесут.
И разве
позабыть в объятьях куртизанки,
Точащей
яд и зной из-под прикрытых век,
Спокойный
ясный взор, и строгую осанку,
И узел
золотой на гордой голове?
Ты
схватишь револьвер - но нет, не грохнет выстрел,
И
красного вина спохмелья пригубя,
Узнай:
не удалось твоё самоубийство
Поскольку
я всю ночь молилась за тебя.
Когда же
зазвонят к заутрене у Спаса,
И не
раздевшись ты заснёшь тяжёлым сном –
Проплачу
горько до полуденного часа,
К
распятию Христа припав холодным лбом.
Новогодние
игрушки.
К
рыданью башенных часов
Нас всех
подводит день короткий,
И лезем
мы на антресоль
За
пыльной трёпаной коробкой.
В ней
скупо скрыт священный клад
Снегурок,
клоунов, оленей,
Который
копят и хранят
Уже
четыре поколенья.
И наше
зрение – вампир
Сосёт
по-детски беззаботно
Ландринно-старомодный
мир
В
мерцаньи тусклой позолоты.
Не
сомневаемся уже,
Срываясь
в новогоднем вальсе,
Что
жизнь сквозь смену миражей
Сжигается
огнём бенгальским.
А это
дерево – тотем
Настойчивых
напоминаний
Фатальности
ушедших тем –
Тех
близких, что уже не с нами.
| 
