Номинация "ТАМ"
Дом
По
ржавым ступеням в - не "бель"
- над подвалом этаж,
В
тот птичий, тот первый, тот дом фантастический наш -
Пещерный,
бездверный, не спящий - бедлам или храм? -
Скворешней
сквозящий, всем бедам открыт и ветрам.
Друзьям
полуночным, всенощным, речам до утра.
Дом
тощий, но мощный - последний кусок на гора!
Удобства
на улице, кран, леденела вода,
Дымила,
не грела, не топлена печь - ерунда!
Мы
любим и молоды, жарко телам и сердцам.
И
дождь выпивали вином с дорогого лица.
Песнь
Песней рвалась из груди по дороге домой:
"Мы
вместе...о, как ты прекрасен, возлюбленный мой!”
Во
чреве двойнёю во сне прижимались тела.
Душа
не кривила душою и плоть не лгала.
В
крови – половодье, наполнен, торопится пульс.
Весь
год – новогодье! А завтра, что станется
- пусть!
Весны
наважденье, простуды, зачёты, авитаминоз,
Последние
деньги - за чудо нездешних мимоз.
...Там
мы узнавали друг друга - так азбуку и по складам.
Восторгом,
испугом встречал, открываясь, сезам.
Взрывались,
сдавались, срастались корнями в земле,
На
годы сплавлялись в том адском весёлом котле.
Изгои,
матросы в дырявой лодчонке одной -
Легко
ли так взросло назвать себя: мужем, женой...
Росли
не по суткам - часам: не на вырост жизнь - в рост:
Дом
первым поступкам, где выбор недетский непрост.
Дом
первым ошибкам, чья тень через годы легла -
Каким
их аршином - рассудком? - тогда я измерить могла?..
В
летящей косынке, в том мире, на лестнице той
На
выцветшем снимке я вечно стою молодой.
А
время бежит, и уносит его безудерж -
Легки
- без пожитков, на крыльях наивных надежд…
Мотало,
разбило - всего не расскажешь потом,
Но
жизнь подарила тот юный, бесстрашный тот дом.
Под
порванным, алым, не трущийся бортом о быт -
Высоким
накалом он в памяти вечно горит...
Номинация "ЗДЕСЬ"
Ниагара
Увидев Ниагарский водопад, Гюстав
Малер воскликнул: "Фортиссимо! – наконец!”
Жила,
страны ещё не ведая, но знала: в этой стороне
Близка,
близка от чуда света я - и чуда жаждала вдвойне.
Езды
до чуда - час! Не верится! Сейчас откроется! сейчас!
Как
медленно колёса вертятся! - сгораю, над машиной мчась.
…Протискиваюсь
воинственно через толпу - стоит стеной -
И
вот - поражена как выстрелом, и водопад передо мной.
Не
заковать тебя в метафору, словам не передать твой хор,
Строка
божественного автора, стихия, музыка, мажор!
Трепещет
- как из тела просится душа - вновь стала молодой,
И
к небу с брызгами возносится, и в пропасть падает с водой.
Расслабилась,
крыла расправила, раскрылись шлюзы... Во всю мочь
Я
дерзким, детским криком славила немыслимую эту мощь!
Но
- фотоаппараты щёлкали… Как будто
проверяя счёт,
Сонливыми
глазами-щёлками глазел турист из толстых щёк...
Неужто
просто развлечение, семейный выезд в выходной
Звучанье
это и свечение? Явленье чуда - мне одной?
Пот,
гогот, топот, зноя марево у водопада на челе…
Вдруг
острую фигуру Малера я различаю в толчее.
В
толпе - один, как бы на острове стоит, откинувшись назад,
И
песнь свою победоносную ему вверяет водопад.
Её
впивает молча, жадно он, как будто в тайну посвящён.
И
отрешённость обожания меня накрыла, как плащом.
И
- длится чудо, не мерещится: толпы не стало; он и я:
Нацеленные,
без погрешности слуха и зренья острия.
Умолкла
шума какафония. Как в день творения, рекла,
Недроголосою
симфонией с порогов падая, река.
Маэстро
хочет ей ответствовать. Он должен
говорить с рекой!
О,
если бы сейчас оркестр ему! Но нет оркестра под рукой.
Без
бренных слов не обойтись ему... Над бездной радуги венец,
И
Малер говорит: "Фортиссимо! Фортиссимо! О, наконец!".
Номинация "ЭМИГРАНТСКИЙ
ВЕКТОР"
***
Сложилось
так, что более полжизни прошло в стране,
которую звала
чужбиной,
и рвалась, и горевала.
Сегодня,
без ура-патриотизма, люблю страну, в которой я живу.
Толп
разнорасых Вавилон - безбожный, бездушный, алчный, неуёмный город,
его
слепые спальные предместья, и бесприют утилитарных улиц
вне
красоты – привычны, не пугают.
За
ними разглядела я страну - от океана и до океана -
обширную,
доверчивую, мне, открывши дверь, сказавшую: "Живи".
В
меня её проникли тишина, терпимость, сдержанность, немногословность
и
крайностей отсутствие в сужденьях.
Моими
стали царственная осень и медленная, трудная весна.
Известия
меня интересуют острее - здешние. И я болела
за
нашу олимпийскую команду, и с нею детски радовалась бронзе
и
знала - дорастём до серебра,
и
знаю - золото не стоит розни, не стоит крови первенство! Язык
её
открыл себя. Увы, на нём в любви не объяснюсь, не напишу
стихов,
но, пристален и звучен, бесстрашен, трезв
- он взгляд не отводить
внушает,
но глядеть судьбе в глаза.
Здесь
курс свободы был мне преподан - науку грызла годы: Робинзоном,
мужаясь,
строить, выживать, ответ держать за пораженья, сознавая -
мои
они, и некого винить.
Я
повидала в мире много мест, куда вернуться тянет, но домой
лечу
в свою страну, свою чужбину. И гражданином мира вырос сын.
Я
поняла, что унесла внутри, в себе всё то, с чем было не расстаться
на
родине, и что оно - со мной.
Я
ей простила гон и униженья, себе простила то, что без меня
она
менялась, плавилась в котле своих грехов, страданий, и - распалась,
как
фолиант разодранный, как гроздь грибком изъеденного винограда -
на
много маленьких неполных родин, ущербных, центробежных - не собрать...
Сужаясь
годы, ностальгии луч на карте бывшей родины теперь
лишь
точку высветит - приморский город, экран, заставку юности, и там
лишь
улиц горсть, что выжжены тавром в сознании, моим дыханьем полных,
возлюбленных,
оплаканных, воспетых,
где
год за годом гасли адреса и голоса бессонницы
смолкали,
теперь
уже до слёз мне незнакомых,
но
где ночами первая любовь всё бродит, бродит девочкой бессмертной
все
эти годы, и когда умру - лишь покачнётся, как свечи огонь,
и
свой продолжит путь...
|