Конкурс поэтов-эмигрантов «Эмигрантский вектор»

Номинация «ТАМ»

Провинциальное

…и неважно, где он и как зовётся  –

городок с часовенкой под ребром.

Ночью время черпаешь из колодца,

до утра гремишь жестяным ведром.

И душа наполняется зыбкой грустью.

Всё застыло будто бы на века

в закоулках этого захолустья.

На цепи по-волчьи скулит тоска.

…колосится утро над бездорожьем.

На лугах – ершистая трын-трава.

Вот бы враз оторваться, сдирая кожу! –

Отболев, отникнуть, но – черта с два! –

Как ни бейся – хлёсткая пуповина

неизменно тянет тебя назад.

…у хозяйки – брага (к сороковинам).

На столе – портрет (утонувший брат).

На цветастом блюдце – свечной огарок.

Кислый квас – во фляге. В печи – блины.

На плакате выцветшем – Че Гевара,

и ковёр с оленями – в полстены.

Даже то, к чему ты едва причастен,

прикипает к памяти навсегда.

В сенокос – царапины на запястьях,

да жара без продыху – ерунда.

От того, что было сплошной рутиной –

горячо и больно, по телу – дрожь…

тишина колышется паутиной –

даже выдохнуть страшно,

а вдруг порвёшь?

Номинация «ЗДЕСЬ»

Постновогоднее

Зимний город – осколок чужого наследства –

прижигает лицо, как пчелиный укус, 

и хрустит на зубах карамелькой из детства. –

Хорошо… – на не слишком взыскательный вкус.

Хорошо... – потому что рукой – до Парижа.

Над Монмартром – луна. И вино – дотемна.

Кто сказал, что далёкая Родина – ближе? –

«…был ли мальчик?» (ну, в смысле – была ли Страна?)

…отболеть-отгореть-улететь в «несознанку» –

всё нормально, все средства давно хороши.

Ты, как Маугли, прячущий волчью изнанку –

в камуфляже глухой человечьей души.

Да  куда ж – от себя? Доживай  иноверцем,

догорая костром на чужом берегу.

Продолжайся – ожогом на чьём-нибудь сердце,

беглой строчкой, пунктиром лыжни на снегу...

Белый город мятежные мысли хоронит.

И уже однозначно – тебе не родня –

пассажиры на гулком метельном перроне.

………………………………………….

И… да здравствует Родина!..  

Пусть… – без меня.

Номинация «ЭМИГРАНТСКИЙ ВЕКТОР»

Незнакомая Родина

Два вопроса: «Что делать?» и «Кто виноват?»,

как седые просёлки, навеки схлестнулись.

В Ярославле над Волгой ярится закат.

Тлеет Тула витринами пряничных улиц.

А в вагоне – туман опрометчивых слов.

Да и сам ты доверчив, наивен и жалок,

обнаживший всю душу до самых основ,

точно Питер – изнанку своих коммуналок.

…за спиною – перрон. Переступишь порог –

и на пир с «корабля», но расходятся гости.

…а рассвет с огоньком, и с горчинкой дымок,

и дрова – на дворе, и трава – на погосте.

Оживает душа, обращённая в слух.

Акварельные зори свежи и прозрачны,

но умолк предпоследний нетрезвый петух,

оцарапав околицу хрипом наждачным.

Вот бы взять да попробовать жить-не тужить,

чтоб душа – нараспашку!.. Похмельно-непьющий,

понимаешь, что… – к лешему вся эта жизнь!  –

Что за чушь,  что  дорогу осилит идущий?

Кто соврал, что идущему ноша легка? –

Добрести бы до дома неровной походкой…

(Как известно, Россия – в глазах чужака –

пресловутый медведь, балалайка и водка).

Незнакомая Родина… Всё занесло –

заметелило пеплом неверного слова.

…а в плацкартном вагоне тепло и светло.

И подросток-«ботаник» читает Толстого.