Номинация «ТАМ»

*** 

                   Портной Пато проиграл в лото свое пальто

                                                                      (скороговорка)

"Ах, только бы детство вернулось…"-

Кто выдумал эту легенду?

Проклятые детство и юность,

Проклятая дань сантиментам.

Я жизнь изучала по слухам,

По вздохам. В пятнадцать неполных

Мое обнаженное ухо

Качалось на радиоволнах.

Какой это ветер неробкий

Из памяти начисто вытер

Нелепо-зеленую юбку

И старый, весь в вытяжках, свитер?

Прощайте, случайные встречи,

Когда, перепугана насмерть,

Искала любви человечьей.

Прощай, мой хронический насморк.

В вагон театральный! Отчалить

Туда, где в сиянии ярком...

(А юность и детство бренчали

В кармане дешевым подарком).

Портной оступился, и только.

Портного пора переплавить.

Вот- новая скороговорка:

"Прощанье, прощение, память".

Номинация «ЗДЕСЬ»

Бруклин. Вечер среды, 31-ое

Чемоданы без замков, как беззубые старухи,

И обшарпанный комод знаменуют переезды,

Прочат внутренний разброд и грядущую разлуку...

Вывоз мусора- в четверг. Только снобы и невежды

Продолжают думать, что

                                           мусор бедных бесполезен,

Уравняв нехитрый скарб и ментальную разруху.

Бедность, право же, порок. Стыд мешков их непрозрачных

Означает торжество над богатых лицемерьем.

Пролетарии всех стран от ночных прохожих прячут

С распродажи гардероб и коробки от печенья,

Свой хронический разброд между жизнью и ученьем,-

То, что даже в их быту ничего уже не значит.

Прошлое глядит на нас. Мы ли в этом виноваты,

Что так жалок наш багаж, что его невзрачен вид.

Промяукают коты свою лунную сонату,

Прежде чем соснуть улечься на продавленный лавсит.

(Россыпью на тротуаре прошлое у ног лежит)

(Будущее за спиной притаилось виновато)

Тридцать первое, среда.

Номинация «ЭМИГРАНТСКИЙ ВЕКТОР»

Юдифь

Как меня, иностранку, уродку,

недотепу, невесту без места,

не доверившуюся собственному народу,

недостойную праздника уличного оркестра,

Бог выплюнул сюда жестом тромбониста,

вытряхивающего воду из мундштука,

обрядил в нью-орлеанское монисто,

доверил тонкости чужого языка?

Я купила дом окнами на кладбище.

Мертвецы при виде меня снимают шляпы.

Здесь подаст мне любой, даже нищий.

Что же до меня, старомодной растяпы,

то мои дaяния не заметят.

Муж неделю не покидал дивана.

Очевидно, бессмертье ему не светит,

как и прочим таким талантам в странном

этом городе, росчерке безыскусном,

где выживают лишь гады или герои,

а прочие либо тонут в безумстве,

либо

овладевают, как я, избирательной слепотою.

Каково же мне, вот такой зануде,

интерес находящей в пирогах и вязанье,

выходить по утрам с головой на блюде,

будто имя содержит в себе призванье?