Конкурс поэтов-эмигрантов «Эмигрантский вектор»

Номинация «ТАМ»

Прививка на корень

Немного погоди, сынок,

немного погоди,

привитый к сердцу черенок

выходит из груди,

вот замер, отмер и пошёл

отщёлкивать отсчёт —

вершок, вершок да корешок —

надолго ли ещё?

Пока не кончится завод

и не осядет пыль,

ты не услышишь, как зовёт

и тянет лечь ковыль.

Когда уткнёшься головой

в сплетение корней,

к подвою припадёт привой

и схватится верней.

Замрёт и отомрёт стрелок,

сверкнёт огонь в стволе,

пробитым днищем котелок

приладится к земле,

её всей мерой зачерпнёт,

уляжется плотней,

к чему тут спех, к чему тут счёт —

на ней или под ней!

Когда, ветвясь, уйдёшь во тьму

системы корневой —

что тут сжигать, и лгать кому,

и награждать кого,

и кто там перед кем в долгу —

нет ни имён, ни лиц.

Архив сожгут, родным солгут

и наградят убийц.

Номинация «ЗДЕСЬ»

Ткачество

Все дела и счёты побоку,

не лететь уже нельзя,

о распахнутое облако

самолёты тормозят,

воздух рвётся и качается,

выгибается дугой,

под невидимыми пальцами

небосвод сквозит другой.

По краям трещит материя

у пилотов на виду.

Не теснись ты так потерянно,

возликуй, мой скорбный дух!

Все покровы расплетаются

на основу и уток,

ткань не явлена, и таинства

не сподобился никто.

Время мелом не размечено,

не маячат мне пока

перемётов поперечины

в самолётных поплавках.

Пляшут тени веретёнами,

за звеном гудит звено,

вьются нити обретённые

и утерянные вновь,

камыши заросшей старицы,

суть виссона и холста.

Где-то небо содрогается

как огромный ткацкий стан.

Облаков кудели есть ещё,

растрепались на ветру,

вдоволь пряжи мне на вретище,

на монашество в миру.

Номинация «ЭМИГРАНТСКИЙ ВЕКТОР»

Штрихпунктир

Точка-точка-тире, тамбур-тамбур-вагон,

барабанным пунктиром гремит перегон,

вот бельмо семафора, вот мачты рога,

полустанками крутит и вертит пурга,

в полосу отчуждения вбиты столбы,

обстоятельства времени, места, судьбы

по каким-то своим штрихпунктирным осям,

вот и вся изометрия, или не вся?

Невозможно уснуть и уйти в глубину,

ты глотаешь огни, словно окунь — блесну,

и гадаешь вслепую, где нос, где корма,

за бортом только снегом кипящая тьма,

а в окно проводник мимоходом налил

полстакана чернил, полстакана белил.

За плацкарту без мест рассчитайся сполна,

этот общий вагон — деревянный пенал,

в нём под крышкой катаются карандаши

и грохочет в ушах: «напишу!» «напиши!»,

по штакетнику шпал простучит «не забудь!» —

это пепел прощаний колотится в грудь,

это порох пути где-то в горле першит,

это вьюга летит и метёт во всю ширь,

прошивает тебя штрихпунктирная ось,

обнажая симметрию пятен, полос,

всех отметин родимых, примет родовых,

но не сходство — родство ударяет под дых,

перепутаны знаки, размыты следы,

не напиться железнодорожной воды.

Этот поезд в огне не сгорает, гудит,

белый колокол света несёт впереди,

где-то справа гремит за вокзалом вокзал,

где-то слева щемит, будто ты опоздал

или выпрыгнул сдуру не там и не к тем

и не можешь уйти, всё стоишь в темноте,

словно ловишь летящий над рельсами шум:

«не забудь!» — «напиши!» — «напиши!» — «напишу!»