Конкурс поэтов-эмигрантов «Эмигрантский вектор»
Номинация «ТАМ»
Accepit
Собираясь уйти, заглядишься в окно,
залюбуешься бездной знакомой,
и полюбишь свой век за себя самого,
за изъяны свои и надломы,
за постылую хилость коленей и рук,
за пустыни внутри и пустыни вокруг,
где шмели и капустницы пляшут
у подножий расшатанных башен.
Ах, расти же теперь из чего не желал,
узнавай примирившимся оком
эти охристый свет и воздушный крахмал,
или сурик трамвайного бока,
механический город, мирок заводной;
а ещё – отражённое мутной водой,
полыхает в глазах вавилонца
сыроватое серое солнце.
Зачарованный шествием сонных дымов,
копошеньем народов, ветшаньем домов
и неистовством сорных растений,
ты стоишь у ступней исполинских богов,
слабосильный божок-неврастеник,
и не знаешь, на что твоя смертность годна,
отчего просияли твои времена,
как лучи за стеклом закопчённым,
и зачем пустота непомерно нежна,
непомерно щедра к обречённым.
Номинация «ЗДЕСЬ»
Март в Македонии
Из чего вырастает неслышимый вой,
что за траур несёт над сопрелой травой
новый ветер, солёный и стылый,
для чего облака непроглядно темны
и зачем золотая равнина весны
смутно пахнет разрытой могилой?
Смерть обходит, как сторож, распаренный луг,
вносит в перечень всякую мелочь,
в каждой поре земли копошится недуг,
безнадёжная, сонная немочь;
что-то стонет под дёрном, томится, жужжит,
и какая-то злая безглазая жизнь,
вылупляясь из коконов, точит
кожуру набухающих почек;
и трясина ползёт из-под серых заплат,
на асфальте вздувая ухабы,
а к ветвям присмотреться — лицом на закат
вдоль заросших обочин в лохмотьях стоят
полоумные нищие бабы.
И хватаешься краем больного ума
за разлив горизонта, рисунок холма,
тополиный серебряный факел,
чтобы сжатый ресницами свежий простор
брызнул светом в глаза и с сознания стёр
обречённости чёрные знаки.
Номинация «ЭМИГРАНТСКИЙ ВЕКТОР»
Северо-западная элегия
Может быть, лучшее в памяти — выблекший фон,
спальный район, не имеющий ясных имён,
топкие тропки, осиновый въедливый дым,
здания, полуразмытые мраком лесным,
чёрные сваи и пни.
Кажется, я понимаю, зачем мне они:
чтобы смотреть, как земля заполняет собой
контуры света и делает время судьбой,
как на изнанках железобетонных эпох
мокнет боярышник или топорщится мох.
Глушь комариная, запах древесный, квасной.
Щепки. Труха. Перегной.
Вот он, таинственный сад из младенческих снов:
весь наяву, но во мне и по-прежнему мой.
Мягко шагнуть — и качнётся ветвей кутерьма,
что-то больное проснётся на кромке ума,
сдвинет неслышно сопрелый крошащийся гнёт,
крохотной тенью шмыгнёт.
Тёмный ландшафт, обесцвеченный вечным дождём.
О, я имела бы право не помнить о нём,
если бы он со своим бездорожьем густым
не был развёрнутым по ветру сердцем моим,
не был разлитым по воздуху мозгом моим,
речью — туманной, как сумерки в сером бору.
Что я теперь, и во что я однажды умру,
если не в почву, где тускло рыжеет хвоя,
если не снова в себя?
Так и узнается, чьё мне досталось лицо,
что мне от праотцев, что мне от писка птенцов,
что от истории, зреющей в зарослях дней,
намертво сросшейся с волей камней и корней.
Вот для чего я вернулась и снова вернусь:
чтобы расслышать отчётливей призрачный пульс
грунта, растения, века — как главную весть,
выслушать всё до последнего: всё, что я есть. | 
