Номинация «ТАМ»

Давным-давно

Это было давным-давно,

что как будто случилось не с нами, -

моей маме подарили туфли,

элегантные, как я не знаю!

Свет медленно тухнет,

и начинаешь смотреть кино,

которое поставил какой-нибудь Герман-старший –

всё как в жизни, что даже страшно.

Мама примеряет туфли,

смотрится так и этак.

Старший брат говорит лишь «Ух, ты!»,

и в окнах догорает азиатское лето.

Бабушка хлопочет у керосинки,

всё вздыхает, бедная, по родным осинам,

взглянув на маму, говорит «Красиво,

но куда ты их будешь носить–то, Аня?».

Отец с газетою на диване

мурлычет какое-то танго, кажется, «Счастье моё», -

он тогда ещё был военный, вроде бы как майор.

Время в детстве, как озеро, не течёт - не мелет,

утомлённое солнце всё гаснуть медлит,

застыв вареньем, которым манит буфет.

Лента памяти рвётся. И никого уж нет.

Остался лишь только зритель, всего один –

сам себе режиссёр, сам себе господин

со счастливым детством, а ныне, увы, подранок.

А мама всё меряет туфли, благодарит за подарок.

Номинация «ЗДЕСЬ»

Помимо

Листва, собаки, голуби, дети,

но всё это как бы меня помимо –

так река распадается в своей дельте

на рукава,

будто и не было её в помине,

а ведь текла, полноводная,

в своём русле,

не зная зачем, куда, откуда,

и меня не печалило,

что я не в курсе,

вон, стою, смеюсь,

в углу рта окурок,

и толпа студиозусов корчит рожи,

не ведая, что всех ждёт цунами,

впрочем, всё это байки пустопорожние,

такое случалось не только с нами,

но река течёт,

раз ты видишь бакен,

времена проходят и те, и эти,

и листва, и голуби, и собаки,

и прощаясь, видимо,

машут дети.

Номинация «ЭМИГРАНТСКИЙ ВЕКТОР»

Джинсы

Чем подробней память – тем длиннее жизнь,

которую можно количеством джинс

измерить, что износил в процессе.

Годы – это шкала, где можно по Цельсию,

а можно по Реомюру.

Главное – что ты жив, а не умер.

Вот мои первые джинсы –

было носить их в кайф! –

почти до дыр потертые «Супер Райфл»,

белесые, с карманами-зипперами.

Все девицы в восхищении замирали,

когда я шёл мимо, длинноволосый а'ля хиппи,

где-то немножко недо, где-то немножко гипер.

Ах девчонки наши, продвинутые подруги,

в чудном танце заламывающие руки,

слушавшие с нами «роллингов» и «битлов»,

движением бёдер расшатывавшие бетон

вечной стены берлинской

между чужим и близким.

Спасибо за тайны женского тела,

что мы изучали, переходя от теории к делу!

Потом были новые, небесного цвета «Lee»,

тогда я встречался с девушкой по имени Натали,

как в рассказе Бунина,

любил её с юным пылом.

Как хороша любовь, незамутнённая бытом!

Раздобывши карту Парижа,

мы бродили Латинским кварталом,

нам из окон пел Азнавур своим картавым

голосом, умоляя нас не расставаться,

рад стараться!

Затем были «Левис». Я купил их у моремана.

Тогда я читал уже Гегеля и Ренана,

изучая жизнь бродяжника Иисуса.

Душа жаждала веры, ощущая её присутствие

в хлебе, в вине, в плащанице ветхой,

и в этих штанах итальянских, вельветовых…

Если ленту памяти далее отмотаю,

вспоминаю фирменную «Монтану»,

а потом уже скопом неразличимым –

может, радоваться разучился?

Или это склероз? Или другая мода?

Хотя вспомнить, конечно, можно,

да только обрадует вряд ли –

этот невыносимый

китайский фальшивый «Вранглер»!