Конкурс «Не бойся горького сравненья и различай добро и зло»

Номинация «Я»

* * *

Кролик, беги – лес и сам, как одышка,

звучащая оправданием. Отклеилось объявление

с предложением купить беговые лыжи

и висит на одном уголке бумаги, где клея

было, видимо, больше. В бардачке машины у дома,

что напротив – таблетки от подлой болезни,

которая подбирала долго

ключи к зажиганию – и теперь бесполезно

устранять пару вмятин по правому борту

(не за них отберут права).

Ослабла гаечка и покидает болтик.

Кролик, беги. Пора.

Начитался вот на ночь всякого самоедства –

и алмаз в оловянной оправе разрезает стекло окна,

чтобы в душу вернулись прыщавые страхи детства,

понабравшись в прибрежных пабах за кружками молока 

спорных тезисов, что правда – если не в силе,

«не в деньгах, и не в количестве женщин,
и не в старом фольклоре, и не в Новой Волне»,

то в реконструкции кирасира,

как сверкающей вещи

на троянском коне…

Кролик, беги – сквозь силки и потные руки

натуралистов (давно уж не юных):

можно ли верить в главном даже доктору, скажем, науки,

если плюёт мимо урны

и зло ото зла отделяет,

применив математику

или историю (в новой редакции)?

Сонное царство завалено всюду телами,

и, лишь приглядевшись внимательней,

старыми школьными ранцами.

Ручка дверная расшатана от частых рывков,

за порогом (смотря с какой из сторон) –

куст репейника и скульптуры античных богинь

(сколько нужно, чтоб вывезти их, армейских грузовиков?).

Скоро личное дело каждого ляжет на кухонный стол.

Кролик, беги. Беги…

Номинация «СТРАНА»  

* * *

Из почвы разрытой – разъятой, раскрытой,

скрывавшей доселе узлы и орбиты

тугих корневищ, корнеплодов с их ритмом

незримым – шевелятся усики, жвала,

отростки хитина, крючки, закорючки

жуков, многоножек и разных паучьих

форм жизни. Что ж, это ль не случай

представить, как дышат подземные жабры,

цепляясь за воздух из нор потаённых,

пытаясь поднять из глубин многотонных

всё то, что искало к нам путь из-под дёрна.

Пожухла ботва на разрытых участках –

учившая глаз к пониманию цвета

посредством приятия принципов лета,

с которыми явь и абстрактно согрета,

и вот жуть земли дождалась-таки часа.

Прогрызены клубни, подточены стебли,

проделаны лапками своды и стены    

длиннющих тоннелей, где сущности, теплясь,

насколько возможно для холоднокровных,

рождались, росли, выбирались наружу,

пока не почуют бездонную стужу,

успев дожевать в пыль упавший плод груши,

и мир перезревший собой их накормит.

Крестьянин, копая картошку на грядке,

не смотрит в суть почвы, где мерзки и гадки

чудовища тартара, взятые, правда,

не в полную меру, а в миниатюре.

Но тьма копошится и хочет на волю –

туда, где сочится в осмысленном поле

съедобная мякоть. Крестьянин доволен:

погрызли картошку не всю. Смачно курит.

А там – за деревней – погост обветшалый:

чернеют кресты – словно рельсы и шпалы

в отрыве теперь от земных магистралей.

Под ними суглинок, приняв мертвецов,

как скорбную дань, тоже полон движений

мельчайших созданий, что лезут сквозь щели

прогнивших гробов по сыпучему жерлу

на чашу висящих снаружи весов…

Номинация «ПЛАНЕТА»

* * *

Выражаясь певчим языком,

слог и звук скатались в мокрый ком,

но не вышли из-за туч наружу,

как и солнце, взятое в тиски

в сентябре, чьи створы так узки

оказались под прицелом ружей.

Дом, углами втиснутый в генплан,

башней замка, где свирепый клан

мог бы разместить стальную стражу,

занял умозрительный рубеж

у широкой автотрассы меж

двойников своих многоэтажных.

Это снова готика царит

там, где малосольны огурцы,

хоть и жмутся в банке крепче газов,

скученных в направленном стволе,

и гаргульи всё ещё в золе

Нотр-Дама, если слушать разум

ухом к дулу. Камень точит зуб

за наждачной пазухой. Слезу

вытрет дворник старой рукавицей:

дескать, ветер. В урнах – сизый дым.

Время умирает молодым,

не найдя с собой же компромиссов.

Серая маршрутка трёт свой бок

о чумазый воздух, что высок

был да сплыл. Всё в мире ожидает

звука нарастающих шагов,

раз уж рок судьбы привык пешком

вглубь идти, как рана ножевая…