Конкурс поэтов-эмигрантов «Эмигрантский вектор»

Номинация «ТАМ»

СЕРДЦЕ

Бабушка в моем детстве не раз учила –

сердце у человека должно быть слабым.

– Вот и опять закололо, скоро в могилу.., –

говорит баба Маша, еще не старая баба.

– Пусть поработает, но недолго, немножко,

пока не ослабла память, носят суставы.

Тащим на электричку в город картошку.

Дачное общество – поле, забор, канавы.

Брал под язык валидол – может быть, вкусный?

Ставила в угол. Верней, запирала в кладовке.

В старых хрущевках были такие, с капустой,

банки на самодельных полках, мясорубки, шинковки...

– Внуки, – кричит невестке, – пьют мои соки!

Сходишь за хлебом, и не забудь про аптеку.

Ишь, нарожали себе... А старым морока.

По телевизору похороны генсека.

Деда помню, но мало. Было до школы.

Рухнул на огороде, врачи не успели.

Вот у кого было слабым... Ну да, алкоголик.

Добрый зато. Повесил на даче качели.

Бабушка снова вышла замуж. Удачно –

за одного из соседей, со старой «Волгой».

Правда, ругалась: – Я на него батрачу...

Но ничего, осталось уже недолго.

Пережила и его. Президентом стал Ельцин.

Думали, и сама безнадежна, по сути –

как еще держится в этом сморщенном теле?

Охает, стонет. Глядь, президентом стал Путин.

Стала сбиваться, путать, по-стариковски

пачкать белье. На уборку и стирку нет силы.

Помнится, за решетку попал Ходорковский.

Умирать совсем расхотела. Воцерковилась.

Единороссы рукоплещут на съездах,

бойко клеймят хомячков, агентов, шакалов.

Часто сидела на лавочке перед подъездом.

Там и скрутило однажды. Парализовало.

Мази от пролежней. Пластиковая иконка.

Старый ковер, фотографии, стенка с сервизом.

Бабушке третий год меняют пеленки.

Только мычит. Да пялится в телевизор.

А в телевизоре те же самые лица,

те же самые флаги, песни и пустословье.

Сердце, похоже, не думает остановиться.

Сердцу, похоже, не занимать здоровья.

Номинация «ЗДЕСЬ»

***

Я пишу тебе с острова в Северном море. Во время отлива,

и, к тому же, в канун Рождества жизнь особенно нетороплива.

Берег пуст, как и улицы (их здесь четыре). Все жители, верно,

нянчат дома детей или пьянствуют в маленькой местной таверне.

Через плавни и глинистый ил, наступая на тонкие льдинки,

пробираюсь на мыс к маяку по едва различимой тропинке.

Мелководье окрест. Здесь земля и была, и останется плоской,

от эпохи великих открытий – ни записей, ни отголосков.

В доме пастора пахнет корицей... И целыми днями так славно

перелистывать библию старого шрифта и думать о главном,

потому что спешить остается лишь вечером в среду к парому.

Материк – это Дания. Да, королевство. Скучаю по дому,

забывая и путая, где он. А воздух Европы разрежен,

город в Азии у полноводной реки и далек, и заснежен...

Если я проживу много лет, то вернусь. И залечивать раны

будет легче на маленьком выступе суши, краю океана

Номинация «ЭМИГРАНТСКИЙ ВЕКТОР»

 ***

Купив стаканчик семечек, постой, смешайся с озабоченной толпой,

как будто той же крови, той же расы. (Табак и солод, сдоба и анис.)

До электрички – вечность. Потопчись, поплевывая у билетной кассы.

Шумят цыгане, сразу за углом (вокзал и мост, на горке новый дом)

скупают золото, торгуют травкой. Здесь совпадают повод и предлог.

Мой город, перекресток всех дорог, по-прежнему туга твоя удавка.

Куда-то ехать... Сколько ни крути, а железнодорожные пути,

как и Господни, неисповедимы. Еще живут в бараках старики,

и, говорят, на самом дне реки об эту пору прячутся налимы.

Коротким летом ярче и сочней все то, что тянет соки из корней,

и гибнет все, что потеряло корни. Найди в вагоне место у окна,

смотри, как на перроне (два бревна) гоняет пыль задумавшийся дворник.

Окраина. Индустриальный лес стал реже, кое-где совсем исчез.

Кусты и травы празднуют победу. Люд православный сонно пьет кефир,

грустит, что не работает сортир. Сосед приглядывает за соседом.

...Из музыкалки сделали приход. Пристроили шатер с крестом – и вот

теперь мы все немного христиане (и милостыню щедрую творим.)

Мальчишки жгут покрышки. Едкий дым. Вкус родины, сухой комок в гортани.