Конкурс поэтов-неэмигрантов «Неоставленная страна»

Номинация «Неоставленная страна»

Как правнуку генерал-аншефа Ибрагима Ганнибала приснился масайский жираф с фиолетовым языком

                         «Ох, лето красное! любил бы я тебя,

                         Когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи»

                         А.С. Пушкин

На озере Чад проживает нерусский народ,

привыклый к жаре. Там не встретишь тенистых дубрав.

В папирусе дремлет, от солнца сомлев, бегемот.

И уши топорщит жираф,

который с рожденья усвоил, что жизнь хороша,

чем дышит саванна и как небосвод бирюзов.

Большие жирафы встречали его, малыша,

касанием нежно-доверчивым теплых носов.

Дружна и пятниста была у жирафа семья.

Он верил - его никогда не обидят враги,

покуда шагает по Африке, листья жуя,

а рядом - вприпрыжку кофейный малыш Ибрагим.

Хотя, говорят, Ибрагим – абиссинский хамит

и жил далеко на востоке от озера Чад.

Еще нашептали - хамит, мол, почти что семит...

И чёрт его знает, откуда берут арапчат,

которых привозят в Россию, где крестят.

Любя,

за службу даруют поместья.

Под сенью дубрав

им местные бабы рожают смуглявых ребят.

Смотри, как играет в снегу во дворе детвора.

И как-то зимой одному из таких игрунов

арапо-славянской породы, как ляжет поспать,

приснится (откуда берутся сюжеты у снов!?!) -

шагает на ножках своих пеликаньих изба

по пыльной саванне, и как крокодил большерот,

цецеисты мухи, и злы комары, как жара...

Под пальмой грустит на цепи золотой бегемот

ученый. И уши топорщит жираф.

Как мы зачали дочку

В те времена, когда одной шестой

хватало, чтоб не ездить за границу,

а мать гордилась польскою софой,

впорхнула ты в ненастную столицу,

похожая на юную весну.

И я, как окунь, заглотил блесну.

В тебя влюблялось сходу всё подряд.

В улыбку, в голос, в простенький наряд.

Прохожий.

Дворник.

Лестница.

Квартира

(где ожидалось сотворенье мира).

Сервант в углу косил под итальянца,

паркет по волшебству покрылся глянцем,

а зеркала смущенные – румянцем,

пока вплывала в спальню стилем ню

по коридору, как по авеню.

И мы...

мы завалились на софу,

не замечая пятую графу.

Объем красот важней, чем фактор крови.

Антон плюс Ася.

Пушки наготове!

Тестостерон взбивает эстроген.

И мысль запнулась у твоих колен,

но руки обгоняли скорость мысли.

А за окном ноябрь и шорох листьев.

Потом смеялись, ели мандарины.

- Махнем к моим на праздник, старина?

А старине – 17 (до хрена!)

Забыта однокурсница Марина.

- Куда махнем?

- В Одессу!

- В Украину?..

Ах да, тогда ведь было все же «на».

На Прачечном мосту

На трехпролётном Прачечном мосту,

веками прополощенном дождями,

доверчиво знакомимся губами,

пока июльский ливень превращает

твое льняное платье в невидимку.

Но нам до этого и дела вовсе нет.

Для нас ничто сейчас не существует,

помимо губ.

А мост к таким как мы

давно привык. Его нам не смутить.

Ведь он живёт масштабами столетий.

Его с утра заботит непогода.

Но ты не можешь не влюблять в себя мосты...

Когда растопишь каменное сердце,

и чувственность войдет в его проемы,

овальные люкарны вместо глаз

фасетных нас с тобой запечатлеют

на пленке времени, которую затем

проявят и за хвостик на прищепку

гирляндою подвесят на просушку.

Вот так и будем сохнуть друг по дружке

на этой плёнке до скончания времен.