я тебе расскажу про былую дорогу, да так, что озябнешь,

про ночную дорогу в накидке из пыли холодной,

как надёжно её застегнул на лежачие камни

повелитель-охранник, всевидящий мастер дорожный.

я тебе расскажу про деревню, про клуб, про кино с господином 420,

он идёт по дороге, поёт о себе, про индийскую душу бродяги,

разодет, как картинка, идёт он в японских ботинках,

в русской шляпе большой, а у нас по деревне гуляют

в несуразных кепчонках, косынках тугих, а случись городские —

шляпы-бриль на мужчинах, на женщинах шляпки в цветах да черешнях.

мы идём из кино по дороге, одетой холодною пылью,

спотыкаясь во тьме, чертыхаясь во тьме на лежачие камни,

расходясь по дворам, вспоминая, смешные слова напевая

про индийскую душу, и рвётся душа за ночную деревню,

там засветятся утром смородинки-шарики красным, и чёрным, и жёлтым...

я тебе расскажу

как там родина

как там родина — гляну в окно с утра,

лето

теплится ли ещё немножко?

серпантином землистого цвета

свивается в раковину кожура

ах, картошка

родина заглядывает в окно: родненькие мои,

как вы там, взрослый мальчик и нестарая его мама?

родина, там, где щи,

там и нас ищи

новый день творю из земли,

как Господь — Адама

набросок

           «Колыбель качается над бездной»

             В. Набоков

это всё-таки набросок,

сон бумаги, бред экрана,

радугочка-недоносок —

трёхвкуснейший мармелад.

Трёхколёсная гонялка,

половиц желточных трасса.

плитка чая, в глыбках сахар,

масло по три шестьдесят.

Это не стихотворенье —

это скатертью китайской

стол расцвечен. Неваляшка

с музыкою в животе

увенчала радиолу,

в ней сюрприз вечерней сказки.

зим домашних завитушки,

загляделки в пол-окна.

Оловянный знаменосец.

Пупсик-крошечка. Занянчен

котя в носовом платочке.

На крахмальном снежно спать.

Раз в году такая радость

сквозь дитячий сон услышать —

это ёлка шум зелёный

всходит весело на крест.

литр за тридцать шесть копеек,

в скромных фантиках ириски.

Оловянный знаменосец

сторожит огонь в печи.

Вот купальное корыто

у печи на табуретках,

омыванья-воркованья,

купы-купы батю-бай.

Это правда это правда —

мама мыла Милу мылом,

и в корыте сидя было

можно в панночку играть

пятилетней книгочейке.

многолетней вспоминайки

колыбелечка над бездной

раскачалась — не унять