Конкурс поэтов-неэмигрантов «Неоставленная страна»

Номинация «Неоставленная страна»

Блюдо со слезами

Ну и резанула же кривыми ножами

идея возвращения.

Иероглиф чернильной боли на молоке

медленно расползается по темени.

Кто-то прошёлся вальвулотомом по клапану сердца.

Вернуться? К тебе? Невозможное – возможно? Да ну его к чёрту!

Так трощит скрипку подбородком безумный музыкант,

так удивлённый стекольщик

сдавливает пальцами перерезанную вену,

но музыка пробивается – толчками, сгустками, овалами.

Идея вернуться к тебе торчит между лопаток,

как шпага тореадора. Вибрирует тяжёлой струной.

Стоит ли возвращаться?

Идти сквозь паутину прошедшего,

выставив пятерню и сощурив глаза?

Может, и не существует никаких возвращений?

То, что вчера было блюдом со слезами влюблённых,

сегодня – банальность, салициловая кислота.

Я никогда не вернусь – но мысленно делал это не раз,

обвязавшись верёвкой – уходил в буран невозможного,

верёвка натягивалась, скрипели колки тысячи скрипок,

предательски тонко визжал стальной трос буксира.

Может, не стоит тревожить призраков и богов?

Не стоит возвращаться? Возвращение –

ностальгия котлеты по говяжьим ляжкам

и травяной благодати. Каждый третий

здесь инопланетянин. Плотник Иосиф,

построй мне деревянный вертолёт,

чтобы смог я вернуться – инкогнито.

На несколько минут:

пролететь над замершими в дивных позах днями –

над спящими прозрачными младенцами,

а внутри младенцев цветочными роями

кружатся, беснуются души миров,

утраченных навеки.

Фонтан Треви

Любопытно посмотреть на себя

со стороны, с точки зрения смерти. В этом и есть

наша сила и слабость. Мы бессмертны. Пузырьки Я

стремятся к поверхности времени, лопаясь

и приклеиваясь к стенам, к сонетам, к бурым водорослям.

Мы патологически не умеем умирать.

И когда моя жизнь разлетится на тысячи замшевых «ч»

(«что?» – «зачем?» – «почему?»),

я, возможно, смогу наблюдать свои похороны из твоей

уютной души. И я неловко брошу сухой брикет земли

на собственный гроб твоей нежной рукой, ненаглядная N.

Так мы бросали блестящие монеты в фонтан Треви,

чтобы вернуться. Помнишь? Как потом глубокой ночью

сонные уборщики водным пылесосом собирали

монеты со дна? Вспомни это, чтобы вернуться однажды

жарким летним вечером в скромный отель

недалеко от пьяцца ди Спанья...

Глинтвейн Бога

...или вот – наша остановка – для крабьих объятий

и длинных, как лёд, лобызаний. Вполне неприличных.

Теперь сей разграбленный саркофаг не воодушевляет.

И самозваные фараоны пьют пиво,

невинными червями извиваются смехом

сквозь древнедетский мат.

Сидят на скамейке.

Помнишь, девочка, как мы медленно, самозабвенно

пропитывались закатом,

золотые скумбрии в необъятном аквариуме?

Кувшины, отлитые по форме ювенальных тел,

затопляло морковным соком.

И проносилась лёгкая дрожь в холке – словно Бог

соизволил почесать нас за ушком. Щекотно.

Сейчас смотрю на закат

длинным, театральным взглядом пылающих трирем.

Дегустирую дивный бархатистый цвет. Глинтвейн

Бога. Прихожу в себя

и вновь отправляюсь на поиски.

С расцарапанным планшетом,

с птичьим гнездом, переполненным скорлупой.